Проза

Я уже собирался садиться в лодку, как вдруг от дерева на противоположном берегу отделился человек и направился к реке, к тому месту, куда я собирался причалить. Высокий, худой, в длинном черном дождевом плаще, он смотрел прямо на меня недобрым, напряженным взглядом. Под его капюшоном были заметны седеющие на висках волосы, он был, пожалуй, моим ровесником...

Вот как описывал Шуйского Н. Карамзин: «Роста малого, толст, несановит, лицом смугл, имел взор суровый, глаза красноватые и подслеповатые, рот широкий».

In my apartment I was met by the little dog Schnauzer, dragging his lead and his collar along the floor. I did not have a choice...

- про Виктора Авилова и Марка Валерия Марциала, с участием Аллы Пугачёвой и Леонида Ильича Брежнева, лично.

Я сказал, чтобы получились хорошие русские стихи, нужно взять большую кастрюлю воды, поставить её на медленный огонь, нарезать нью-йоркскую газету «Новое русское слово». Потом добавить луковицу, чёрный перец и лавровый лист. И получатся прекрасные русские стихи.

Этот врач – то ли человек, то ли демон, то ли ангел. Образ может меняться в ту или иную сторону по ходу продвижения сюжета. Он – обладатель таинственной египетской книги. Это книга мертвых...

...мы вместе кинулись к Дуньке. Пристав разрезал её путы, перевернул на спину и приложил ухо к груди: жива! Вдвоём мы подхватили бесчувственную девку под руки и, уворачиваясь от продолжавшегося камнепада, поволокли к выходу из подземелья. Бросив взгляд назад, я заметил торчащую из-под каменной глыбы руку чудовища – она была шестипалой…

Какой-то мужчина вышел на улицу. Я заметил, что сзади у него вырос ослиный хвост. Вскоре я услышал крики, затихавшие по мере того, как он убегал всё дальше, стуча копытами по дороге...

...Но в последние лет двадцать-двадцать пять вкусы его определились, и Борис Николаевич полюбил перечитывать только третью часть, называемую «Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб и Японию».

Больше всего на свете я люблю слегка подвыпившую мужскую компанию. Я прямо сразу возвращаюсь в детство, в Серебряный Бор к своим дружкам Андрюхе и Сашке, с которыми мы гоняли на тележке с откоса Москвы-реки, раскапывали в подвалах финки с фашистскими знаками, разводили тритонов в аквариуме и бросали в лужу негашеную известь...

Бухнув сковородку на плиту и мигом нашинковав сала, дядя Коля решил добавить праздника и скрошил туда же три здоровенных луковицы. Мы зашмыгали носами и отодвинулись к дверям. Что-то напевая себе под нос, он достал лоток с яйцами и начал разбивать их сначала о сковороду, потом о плиту, последние о стену, периодически оборачиваясь с лихим видом знаменитого повара-виртуоза.

Я почувствовал нарастающий жар и слабость в теле, температура снова стала подниматься. В голове у меня помутнело... Я стоял на крепостной стене Киева и вместе с защитниками лил на головы татар кипящую смолу. Над нами свистели стрелы, а снизу доносились дикие вопли и проклятия изувеченных осаждающих. Но вот они пробили тараном городские ворота и ринулись внутрь. Защитники крепости обречённо ахнули и, схватив мечи, бросились вниз наперехват... Я потерял сознание и забылся.

Когда всё было закончено, Сашка открыл дверь, чтобы позвать мужа нашей мамочки, и я не сразу поняла, что происходит, увидев обступивших машину мужчин. Они стояли на ледяном ветру, закрывая салон машины спальниками, кусками брезента и просто расстёгнутыми полами меховых курток.

Маркозов приблизился настолько, что смог рассмотреть, насколько позволял свет луны, лицо женщины. С большими, навыкат, глазами, широким ртом, который тронула улыбка (пришла в себя!), скуластое ее лицо не было ни красивым, ни молодым. Но все это компенсировалось необычной, вызывающей трепет обстановкой знакомства. Ведь он стоял голый рядом с незнакомой женщиной, а вокруг – ни души.

В их каком-то талмуде записано: «Женщине лучше терпеть несчастливый брак, чем оставаться незамужней». Они мне эту цитату однажды в качестве ультиматума и предъявили. Я их ужасно люблю, берегу, жалею. Видела, что мама последнее время плачет часто украдкой, что у папы сердце прихватывает... Этим они меня и сломали, как соплячку какую-то уговорили и – без любви, без желания, без необходимости – выдали замуж.